Мишель Эжен Шеврель

Года жизни: 1786-1889
Страна: Франция

Вот уже три месяца Париж готовился к знаменательному юбилею. Парижские газеты захлебывались от сенсационного сообщения: великий французский ученый, достопочтенный Ми­шель Эжен Шеврель 31 августа 1886 года собирался торжест­венно отметить свой сотый день рождения. К празднествам ста­ли готовиться задолго — еще с весны.

17 мая 1886 года состоялось торжественное заседание Па­рижской Академии наук. В своих выступлениях ученые говори­ли о неоценимом вкладе Шевреля в различные области химии. В течение восьмидесяти лет он занимался научной деятельно­стью. Его исследования состава жиров привели к правильному пониманию процесса омыления. Разработанный им метод полу­чения чистых жирных кислот нашел важное практическое при­менение в производстве высококачественных свечей. Большую часть своих научных работ Шеврель посвятил исследованиям красок, крашению и изучению психологического и эстетического воздействия различных сочетаний цветов на человека. Успехи Шевреля в науке делали честь не только французским ученым. Его научная деятельность была широко известна за пределами Франции, и открытиями Шевреля гордился весь ученый мир того времени.

— Уважаемые гости, — сказал в заключительном слове пред­седатель. — Сегодня мы подытожили результаты огромного тру­да многоуважаемого профессора Мишеля Эжена Шевреля на протяжении всей его жизни. В знак нашего глубокого уважения и признательности ученому перед Музеем естественной истории решено установить его бюст. — Зал бурно зааплодировал. — Напоминаю еще раз о выставке. Призываю каждого принять участие в ней — представить материалы или помочь в ее орга­низации.

Ежедневно в организационный комитет выставки поступала промышленные товары, полученные по методам Шевреля. Образцы своей продукции предоставили Гобеленовская ману­фактура и фабрики Бове и Савоннери; с различных производств были доставлены несколько тысяч свечей; фабрики мыла и жи­ров прислали лучшие образцы своей продукции. Экспонатов было так много, что выставить их все в витринах оказалось совершенно невозможным. И тогда организационный комитет принял решение устроить выставку в здании Музея естествен­ной истории, там же началось и чествование Шевреля в день его столетнего юбилея.

Приближался конец августа. Сельскохозяйственное общество тоже чествовало ученого. По случаю торжества большой зал был празднично оформлен. Члены общества в черных фраках проха­живались в ожидании банкета неподалеку от длинного стола, уставленного дорогими винами и яствами.

Ровно в два часа дня лакеи распахнули парадные двери, и в зал величественно вошел Шеврель. Элегантно одетый, высо­кого роста, Шеврель медленно шествовал между двумя рядами склонивших пред ученым голову членов общества. В глубине зала одиннадцать человек — председателей секций и каждый держал по огромному букету роз: белых, желтых, оранжевых, розовых, красных... почти всех цветов радуги. Шеврель остано­вился радостно взволнованный. Его многолетние исследования красок, их сочетания и восприятия символически выражены сейчас в этих благоухающих цветах. Как неисчерпаема фанта­зия французов! Как искренна их любовь к ученому, отдавшему свою жизнь науке! Одиннадцать букетов великолепных роз, по­желания здоровья и долгих лет жизни...

По традиции председателем Сельскохозяйственного общества избирался самый старший по возрасту. Присутствующие бурны­ми овациями одобрили избрание Шевреля в члены общества, в он проследовал на председательское место. Эту почетную обя­занность Шеврель выполнял до конца жизни с завидной энерги­ей и пунктуальностью, которой никто не ожидал от столетнего старца.

На другой день после приема в Сельскохозяйственном обще­стве проводилось чествование, организованное городскими влас­тями Парижа, Музеем естественной истории и агентствами пе­чати. Еще с утра на площади у музея стали собираться люди. Белая ткань, перевязанная трехцветной лентой, скрывала па­мятник с бюстом Шевреля. Мраморные лестницы музея были застланы ковровыми дорожками, усыпанными живыми цветами. Стены здания были задрапированы самыми разнообразными тканями, которые вырабатывали по методу Шевреля на Гобеленовских мануфактурах.

На торжество съехались делегации научных обществ со всех концов Франции, а также ученые из Европы — всего более двух тысяч человек. Они направились к музею внушительной колон­ной; каждый нес флаг страны, представителем которой являлся. Ликующие крики и песни многотысячной толпы еще долго не смолкали на площади.

Шеврель почти не слушал оратора. Глаза ученого были пол­ны слез, а мысли перенесли его в далекое прошлое, в родной Анжер.

Как давно это было, а кажется, что лишь вчера он еще бегал по лугам в буйных играх со своими друзьями — мальчишками из центральной школы Анжера. Мишель рос не по годам раз­витым и любознательным ребенком. «Почему?» — было его лю­бимым словом, и мать всегда старалась ответить на вопросы сына. Госпожа Шеврель — в девичестве Этинет Мадлен Башелье — была крупной хорошо сложенной женщиной. Ее широкие и крепкие плечи, румяное полное лицо, пышные воло­сы — все свидетельствовало о прекрасном здоровье. Маленькому Мишелю здоровья тоже было не занимать, и это немало способ­ствовало его отличной учебе в школе. Он всегда был любимцем учителей, так как много знал и примерно учился.

Стремление к знаниям привело семнадцатилетнего Шевреля в Париж. В 1803 году он поступил в Коллеж де Франс, где полу­чил первые систематические знания по химии. Немалая заслуга в этом принадлежала, однако, Луи Никола Воклену, ассистенту профессора Антуана Франсуа Фуркруа. Лекции профессора Фуркруа были очень интересными, но главным для молодого студента была работа в лаборатории. Здесь не было необходи­мости представлять себе химические процессы. Достаточно было провести опыт, чтобы непосредственно наблюдать их. Опыты, опыты, опыты... Надо много, очень много работать... И только тогда можно было надеяться стать хорошим химиком, настоя­щим ученым.

Страстное увлечение Шевреля химией не прошло незамечен­ным. Воклен давно уже следил за становлением будущего уче­ного, постоянно ставил перед ним все более сложные задачи, с которыми Шеврель, однако, справлялся отлично.

— Это один из самых сложных анализов, Шеврель, — сказал как-то Воклен. Но вы сделали все аккуратнейшим образом. По­здравляю!

Шеврель смущенно опустил голову. Он не любил, когда его хвалили: всегда чувствовал при этом какую-то неприятную ско­ванность.

— Чем мне теперь заняться? — спросил Шеврель, помолчав немного.

— Я дам вам задачу, которая выходит за рамки обучения в коллеже. — Воклен открыл шкаф и вынул оттуда небольшой де­ревянный ящик. — Это кости доисторического животного. Их нашли летом во время экспедиции в долинах Мены и Луары. Вы должны провести анализ этих костей. Это будет ваша пер­вая научная работа.

Шеврель поставил ящик на стол, где он обычно работал, и начал готовить необходимую для анализов посуду: предстояло выполнить интересное задание. Вот этот кусочек кости был ког­да-то частью позвоночника огромного динозавра. Десятки тысяч лет назад это гигантское животное бродило по нашей Земле. А теперь кость динозавра должна пролить свет на многие еще не изученные проблемы.

Шеврель работал с увлечением. Открытия, которые ему пред­стояло сделать, сложные анализы и исследования — все пред­ставлялось ему удивительно романтичным, своего рода поэ­зией.

Его первую статью напечатали в журнале «Летописи по фи­зике и химии» в 1806 году. В том же году Воклен и Шеврель приступили к анализу человеческих волос. Совместная работа сблизила ученых, они стали впоследствии большими друзьями, несмотря на разницу в возрасте.

— Эту работу я закончу через десять дней, — сказал Шев­рель. — А сейчас придется прервать ее и начать подготовку к последнему экзамену.

— Считайте, что экзамен вы уже сдали, — сказал Воклен, — Сдали здесь, у меня в лаборатории, и сдали блестяще. Остальное только формальность. Я совсем недавно говорил с профессором Фуркруа. Вы остаетесь в Париже и будете заведовать исследо­вательской лабораторией в Коллеж де Франс.

— Это для меня неожиданная, хотя и очень радостная но­вость!

— Но вполне заслуженная. Мы с профессором Фуркруа на­блюдали за вами более трех лет. Такой талант, как ваш, необ­ходимо беречь от всяких случайностей. Вы будете работать рядом с нами. Это принесет пользу науке.

Спустя несколько недель Шеврель возглавил лабораторию, и теперь под его руководством проводились разнообразные и слож­ные исследования.

— Проблема индиго все еще не решена, — озабоченно гово­рил Воклен. — Правда, природа до бесконечности разнообразна, и это дает нам возможность добывать множество веществ, одна­ко разнообразие создает и огромные трудности. Получить какое-нибудь вещество в чистом виде — иногда задача весьма слож­ная. Для нас сейчас главная проблема — индиго. До сих пор вы им не занимались, поэтому я хочу ознакомить вас кое с чем. Вон в той колбе синевато-черный порошок. Это индиго. Если его нагреть, появляются красные пары.

— Вы считаете, что в индиго содержатся примеси неизвест­ного пурпурно-красного красящего вещества? — спросил Шев­рель.

— Вполне возможно. — Воклен помолчал. — Если мы сумеем исследовать эти красные пары, если откроем состав пурпурной краски, то это будет большим успехом.

Шеврель приступил к изучению индиго. Ученый произвел тщательную очистку, устранил примеси, в которых, возможно оставалась пурпурная краска. Продолжительная обработка во­дой, спиртом, соляной кислотой... Однако очищенный продукт продолжал при нагревании выделять пурпурные пары, причем в еще большем количестве, и пары казались более плотны­ми. Пары, конденсируясь на холодных стенках колбы, обра­зовывали тонкий слой вещества, окрашенного в ярко-красный цвет.

— Чистое индиго является красным, а не синим, — сделал, вывод Шеврель. — Его можно очистить сублимацией и пере­кристаллизацией.

— Но ведь индиго окрашивает ткань в синий цвет, — заме­тил Воклен. — Разве синий цвет вызывается примесями?

— Не знаю. Трудно сейчас ответить на этот вопрос. Анализ дает совершенно одинаковые результаты как для синего, так и для красного индиго.

— А вы не пробовали окрасить хлопок красным индиго?

— Пробовал. Вот, посмотрите. Материал, конечно, пурпурно-красный.

— Странно! Нет ли ошибок в анализах?

В то время еще очень мало знали об органических вещест­вах и никто не подозревал о существовании явления изомерии. Позже, в результате исследовательской работы ряда ученых, было установлено, что синее и красное индиго — всего лишь две изомерные формы одного и того же вещества. Конечно, иссле­дования Шевреля не остались бесполезными. Кроме разделения двух видов индиго, ему удалось уточнить условия, при которых они превращались в бесцветное, растворимое в воде соединение. Это вещество имело способность прочно фиксироваться волок­нами, а потом при окислении воздухом изменять свой первона­чальный цвет. Шеврель назвал бесцветное соединение лейко-индиго.

Интерес ученого к природным красителям год от года возрас­тал. Потребность в красивых, ярких тканях диктовала необхо­димость поисков и новых источников красок. Корабли доставля­ли из далекой Бразилии бразильское, кампешевое и другие деревья, которые использовались на текстильных фабриках как сырье для окрашивания хлопчатобумажных тканей. Получали красные и синие оттенки хорошего качества. Вставал вопрос, нет ли среди этих красителей подобных индиго?

Шеврель с увлечением приступил к новым исследованиям. Прежде всего эти вещества надо было извлечь из измельченной древесины. Потом следовали операции очистки полученных рас­творов, анализа содержащихся в них веществ, определения усло­вий качественного крашения... Результаты показывали, что это иные, отличные от индиго красители. Их фиксация на тканях проводилась иным способом, отличающимся от окраски с по­мощью индиго. Правда, цвет проявлялся после того, как мате­риал подвергался окислительному действию воздуха, но перед погружением ткани в красильный чан ее нужно было пропитать раствором квасцов. Только это давало возможность прочно закрепить краситель на волокне. Новые красящие вещества Шеврель назвал бразилином (красное) и гематоксилином (си­нее).

В середине 1809 года в лабораторию принесли пробу мягко­го мыла. В письме, приложенном к пробе, говорилось:

«Это мыло использовалось для изготовления аппретовых смесей на нашей текстильной фабрике. Просим вас произвести его полный анализ, чтобы определить составные части. Если нам удастся организовать производство аппретового мыла, мы наде­емся получить значительный дополнительный доход».

Шеврель долго держал в руках письмо, размышляя о новой проблеме. Исследовать мыло, установить способ его получения... Но для этого необходимо, по-видимому, исследовать и исходные жиры...

Жиры! Еще один природный продукт. Растительные жиры и масла, животные жиры... Они так отличны по внешнему виду, свойствам, составу... Но разве не достаточно природных красите­лей для исследовательской работы? Имеет ли смысл браться за новые проблемы? Поразмыслив, он решил заняться и этими во­просами.

Шеврель продолжал свои исследования над бразплином и гематоксилином. Параллельно с этим он занимался и анализами аппретового мыла. Ученый растворил некоторое его количество в воде, но раствор оказался неоднородным, а на поверхности плавали маленькие чешуйки с перламутровым блеском. «Навер­няка мыло содержало несколько веществ. Необходимо разделить их и изучить каждое в отдельности», — решил Шеврель.

Он слил прозрачную жидкость, а затем отфильтровал п про­мыл блестящие чешуйки водой.

— Теперь я легко смогу выделить жирную кислоту: для этого надо разложить мыло соляной кислотой.

— Можно использовать и серную кислоту, — добавил его новый ассистент Робер. Он работал в лаборатории всего несколь­ко дней.

— Конечно, можно, но мы предпочтем соляную, поскольку она летучая и потом легко будет освободиться от ее избытка.

— Состав жиров все еще загадка для нас.

— Загадка? — удивился Шеврель. — Вы неправы, они лишь недостаточно изучены. Долгое время ученые полагали, что жи­ры являются кислотами, потому что со щелочами они образуют мыла. Но еще в 1741 году Клод Жозеф Жоффруа показал, что если на мыльный раствор подействовать кислотой, то получен­ное вещество не идентично исходному жиру. Оно растворяется в спирте, в то время как жиры нерастворимы в нем. В 1783 году

Шееле сумел разложить жиры и получить сладкое вещество, по своим свойствам отличающееся от Сахаров. Помнится, он назвал это вещество глицерином... — Шеврель задумался. — Да, имен­но так. Однако хватит воспоминаний, пора начать работу.

За короткое время Шеврелю удалось получить в чистом виде жирную кислоту, содержащуюся в блестящих чешуйках. Он назвал ее маргариновой, потому что мыльные чешуйки блесте­ли, как жемчуг, то есть Маргарит, как часто называли его. На самом деле «маргариновая» кислота, полученная Шеврелем, представляла собой смесь пальмитиновой и стеариновой кислот.

Исследования все больше увлекали ученого. Постепенно объ­ектом анализа стали и другие мыла, полученные из разных жи­ров. После обработки их водных растворов соляной кислотой он получил несколько различных по свойствам жирных кислот. Кислоту, полученную из мыла, сваренного на тюленьем жире, юн назвал фоцининовой; из мыла, сваренного на овечьем сале, он выделил гирциновую кислоту. Позже он открыл ту же самую кислоту в козьем сале и установил, что она представляет собой смесь двух кислот — капроновой и каприновой.

Число изученных жирных кислот увеличивалось с каждым днем. Но одновременно возникали и все новые вопросы, волно­вавшие молодого ученого. Что представляют собой жиры? Каким образом связаны в них жирные кислоты?.. Изучение жиров име­ло большое значение для развития химии, этими проблемами занимались и другие ученые. В 1813 году Мишель Эжен Шев­рель был избран действительным членом Парижской Акаде­мии наук. В том же году он стал профессором кафедры химии в лицее «Карл Великий». Лекции о жирах, с которыми он вы­ступил перед членами Парижской Академии наук, вызвали необычайный интерес.

Особой трудностью для Шевреля было разделение и полная очистка жирных кислот. Олеиновая кислота легко отделялась от «маргариновой», так как ее натриевая соль была более рас­творима в воде, чем натриевая соль «маргариновой» кислоты. Но отделить стеариновую кислоту от «маргариновой» оказалось почти невозможным.

Шеврель тем не менее получил в чистом виде почти все жир­ные кислоты. Они были предметом его гордости, и он любил показывать их ученым, посещающим его лабораторию.

— Эта маслянистая жидкость — жирная кислота, которая содержится в больших количествах в масле, полученном из ко­ровьего, овечьего или козьего молока, — объяснял Шеврель сво­им гостям, которых сопровождал Гей-Люссак, физиологу Фран­суа Мажанди и химику Карлу Д'Оссону, близкому другу Бер-целиуса. Д'Оссон взял склянку, осторожно открыл ее, почув­ствовал резкий неприятный запах и с отвращением отшат­нулся.

— И это вещество вы выделили из коровьего масла, у кото­рого такой приятный вкус и запах? — удивленно спросил Ма­жанди.

— Да. Должен сказать вам, что это не единственная кисло­та. Подобными свойствами обладают и другие кислоты — капро­новая, валериановая, олеиновая...

— Мне хотелось, господин Шеврель, познакомиться с при­борами, которые вы применяете в работе, — сказал Д'Оссон. — В Стокгольме мы в известной степени оторваны от научной мыс­ли Европы, а отставать не хотелось бы.

— С удовольствием покажу вам. Впрочем, все перед вами. Исследования я провожу только в этой лаборатории.

Д'Оссон с некоторым смущением огляделся вокруг. Он не увидел ничего необычного — все те же стаканы, колбы, холо­дильники, воронки, что и в любой лаборатории. «Лаборатория Берцелиуса значительно богаче», — подумал Д'Оссон и сказал:

— Меня удивляет та простота, которую повсюду вижу во Франции. То же самое меня поразило и в вашей лаборатории, господин Гей-Люссак.

— И это не помешало Шеврелю и Гей-Люссаку сделать боль­шие открытия, — вставил свое слово Мажанди.

— Приборы и аппараты не могут быть самоцелью, господин Д'Оссон. Они только средство для работы. Того, что я имею в своей лаборатории, вполне достаточно для исследований, кото­рыми я в настоящий момент занимаюсь.

— Восхищен вами, господин Шеврель. Сегодня же напишу о своих впечатлениях Берцелиусу.

Ученый уверенно приближался к разрешению основной про­блемы — состава жиров. Не было сомнения в том, что жирные кислоты каким-то образом связаны в жирах, но как? При кипя­чении с раствором щелочи они размягчаются — омыляются. Может быть, изучение процесса омыления прольет свет на эти все еще неясные вопросы?..

Ученый приобрел нужное для этого количество различных жиров: овечьего, коровьего, гусиного, даже жира ягуара. Опре­деленное количество жира подвергалось продолжительному ки­пячению с раствором едкого натра. Как только омыление пол­ностью заканчивалось, мыло разлагали соляной кислотой и из­меряли количество свободной жирной кислоты.

Вскоре как результат многочисленных опытов стало вырисо­вываться первое открытие: во всех жирах независимо от их про­исхождения содержание жирных кислот составляло 95%. Остальные 5% — глицерин, образовавшийся при омылении. Это вещество оставалось в водном слое. Шеврель попробовал отде­лить его от воды испарением, подвергал раствор продолжитель­ному выпариванию, нагревал его до температуры значительно выше 100°С, но вес густой сиропообразной жидкости — глицери­на — всегда оставался больше вычисленного теоретически, исхо­дя из его содержания в жирах.

— Где ошибка?.. — озадаченно размышлял Шеврель. — Или никакой ошибки нет. Сумма весов двух продуктов омыления — жирной кислоты и глицерина — больше, чем вес взятого жира. Это показывает, что жир не является смесью жирной кислоты с глицерином, а представляет собой какое-то соединение, которое присоединяет воду, расщепляется и образует кислоту и глице­рин.

Шеврель задумался... И вдруг его осенила мысль:

— Ведь подобная же реакция свойственна и эфирам! Этил­ацетат, например, присоединяет воду и распадается на уксусную кислоту и спирт. Выходит, что жиры — не что иное, как слож­ные эфиры!

Началась новая напряженная работа по выделению в чистом виде соединений глицерина с жирными кислотами, изучению их свойств, доказательству состава... Исследования принесли успех ученому. Приблизительно через два года Шеврель сумел получить новые вещества, которые назвал фоцинин (глицерид тривалерианин) и бутирин (глицерид трибутирин), придя та­ким образом к окончательному выводу: жиры — это сложные эфиры высших жирных кислот и глицерина. Теперь ему остава­лось систематизировать результаты и описать опыты, проделан­ные им в течение 10 лет.

В книге о жирах Шеврель последовательно рассмотрел все вопросы, связанные с химией этих столь жизненно важных ве­ществ. В первом томе он показал, что классификацию жиров по температуре плавления нельзя считать научно обоснованной. Ее следовало заменить химической классификацией, базирующей­ся на результатах анализа жиров. В этом же томе он опублико­вал методы их анализа. Второй том Шеврель посвятил описанию свойств жиров различных видов и продуктов их омыления щело­чами. В третьем, четвертом и пятом томах он подробно обсудил процессы омыления жиров и масел самого разнообразного про­исхождения. Он показал, что жиры являются сложными эфирами глицерина, а воски — эфирами других спиртов. Например, при омылении цетена получается цетиловый спирт. Кроме того, в живых организмах образуются и другие маслоподобные веще­ства, не являющиеся жирами, поскольку они не могут омыляться. Одно из таких веществ содержится в мозгу живого организ­ма, а также является основной составной частью желчных кам­ней. Шеврель изолировал, подробно изучил его и назвал холе­стерином.

Работа над книгой близилась к концу; теперь оставалось лишь закончить последний шестой том, в котором Шеврель на­меревался в сжатой форме обобщить изложенное им в пяти предыдущих томах.

— Мишель, ты слишком переутомляешься, — не раз говори­ла ему жена. — Передохни немного, сделай хоть небольшой пе­рерыв.

Он любил свою молодую жену и, несмотря на свою заня­тость, всегда помнил о том, что ей тоже необходимы его внима­ние, доброта. Она воспитывала их единственного сына и порой скучала, когда муж слишком долго засиживался за работой.

Шеврель был признанным в свете отличным танцором и ве­ликолепным собеседником. Его появление на балах всегда радо­вало молодых дам. Они тут же толпой окружали ученого и с большим интересом слушали его веселые рассказы.

— Вы опять отняли у меня мужа. Чего доброго я могу и рассердиться, — смеясь говорила госпожа Шеврель.

— Он ведь и так всегда с вами, дорогая. Подарите нам ва­шего замечательного спутника хотя бы на несколько часов.

— Вы считаете, что он всегда со мной? О нет, вы глубоко ошибаетесь: он всегда со своей наукой...

Он действительно принадлежал науке. Едва закончив рабо­ту над шестым томом, он начал писать другую книгу: «Основы органического анализа и его применение» 4. Владея обширными познаниями в области естественных наук, он сделал попытку применить в химии классификацию, которой пользовались в бо­танике и зоологии. В соответствии с ней он разделил вещества на роды, семейства и виды. Например, сахар, крахмал и лигнин он причислял к одному роду. Другой род, по его мнению, обра­зовывали фибрин и альбумин, выделенные из вещества живот­ного происхождения. В этом научном труде он показал значе­ние органического анализа для медицины, фармации, токсико­логии и биологии.

«Ненадежность, которая теперь существует в предписании и пользовании лекарствами, можно устранить только целостным введением органического анализа в фармацевтическую практи­ку. Такие ценные лекарства, как экстракты опия, содержащая хину кора цинхоны или корень ипекакуаны, можно было бы с уверенностью использовать только при условии введения орга­нического анализа, при помощи которого можно отделять ле­карственные вещества от сопутствующих им примесей..., — писал Шеврель, подчеркивая одновременно заслуги ученых, сумевших выделить в чистом виде стрихнин, бруцин, хинин, цинхонин, кантаридин и другие биологически важные вещества. В конце книги Шеврель остановился на проблеме органической жизни. В то время большинство ученых было убеждено, что органические вещества могут образовываться только в живом организме. Они объясняли это действием некой «жизненной си­лы». Шеврель не разделял их мнения. «Это выделение органиче­ских веществ, — писал он, — находится в противоречии с духом химии, и если сегодня мы знаем мало, существует надежда в бу­дущем раскрыть новые пути, которые приведут к овладению органическим синтезом».

Книга Шевреля вышла из печати в 1824 году, за четыре года до осуществления Фридрихом Вёлером знаменитого превраще­ния, цианата аммония в мочевину, которым были разрушены виталистические воззрения химиков. Шеврель был близок к ис­тине, хотя и не сумел достичь ее.

В сентябре того же года Шеврель покинул профессорскую кафедру в лицее и принял предложение организовать исследо­вательскую лабораторию на Гобеленовских мануфактурах. Фаб­рики эти славились на всю Францию. Кроме обычных, здесь производили и самые разнообразные декоративные ткани — за­навесы, покрывала, ковры, мебельную обивку и другие. От тек­стильной промышленности требовали тканей, окрашенных в сочные и яркие тона. Старые ремесленные методы уже не могли удовлетворять требований нового производства. Необходима была помощь со стороны ученых-химиков, исследователей и но­ваторов.

Шеврель с энтузиазмом приступил к своим новым обязанно­стям. Состояние, в котором пребывала лаборатория, не испуга­ло ученого. За короткое время он сумеет ее полностью переобо­рудовать.

— Лаборатория напоминала старую, полуразвалившуюся кухню,— рассказывал он впоследствии Гей-Люссаку.—Представь себе, Жозеф, в ней не было даже термометра, не говоря уж об аналитических весах, платиновой посуде или специальных реактивах. — Шеврель весело засмеялся, вспоминая свои пер­вые впечатления.

— Ты удивляешь меня, Мишель. Покинуть лабораторию в лицее для того, чтобы прийти сюда и начать вое с нуля.

— С нуля? Наоборот! Я продолжаю! В сущности свою науч­ную деятельность я начал с изучения красителей — индиго, бразилина... Теперь я буду продолжать работу в этой области.

— Как вижу, ты не забываешь свои научные увлечения, опять какие-то мыла, не так ли? — Гей-Люссак остановил взгляд на маленьких кубиках, похожих на только что изготовленные кусочки мыла.

— Нет, не угадал. Это стеариновая кислота. Я сделал весь­ма интересное открытие, Жозеф.

Гей-Люссак с интересом ждал объяснений.

— Стеариновая кислота горит очень светлым пламенем и почти не образует дыма, в то время как жир сильно чадит и при этом неизбежен неприятный запах.

— Памятуя результаты твоих исследований, можно заклю­чить, что коптящее пламя и запах при горении сальных свечей вызываются наличием глицерина.

— Да, это так. Ты догадываешься, какое огромное практиче­ское значение имеет мое открытие? Насколько светлее стало бы в наших домах и как очистился бы воздух, если бы вместо саль­ных свечей мы употребляли свечи из стеариновой кислоты.

— Это действительно заслуживает пристального внима­ния, — согласился с ним Гей-Люссак. И он не раздумывая при­нял предложение Шевреля вместе заняться практическим разре­шением данного вопроса.

Исследователи омыляли жир щелочью, а полученное мыло разлагали соляной кислотой. Стеариновая кислота представляла собой белое, жирное на ощупь вещество. Поэтому свечи были мягкими и жирными, но их пламя почти не образовывало дыма и копоти, не загрязняло воздух, и свечи давали яркий свет. Ученые сумели создать метод выделения глицерина из смеси жиров, а удешевлению свечей способствовало то обстоятельство, что побочный продукт — глицерин — тоже нашел хороший сбыт. Патент, выданный на имя Шевреля и Гей-Люссака в 1825 году, положил начало новой отрасли в промышленности — производ­ству стеариновых свечей. В дальнейшем Жюль де Камбасере и Адольф де Мийи несколько усовершенствовали этот процесс, и в окрестностях Парижа за короткое время возникло несколько фабрик по производству стеариновых свечей.

По словам немецкого химика Августа Гофмана, стеариновые свечи создали новую эру в истории освещения. В своем письме Шеврелю он писал:

«Вашими руками открыт источник света всему благодар­ному человечеству. Стеариновые свечи удачно конкурируют со все более распространяющимся газовым освещением, и им, по-видимому, не угрожает даже освещение будущего — электрический свет...»

Продолжая совершенствовать производство стеариновых свечей, Шеврель приступил к исследованиям, связанным с тек­стильной промышленностью. Для этого он стал изучать про­цессы крашения. Он хорошо понимал, что, только постигнув их, можно было производить стойко и красиво окрашенные ткани. С результатами своих исследований ученый считал необходи­мым ознакомить как можно больше специалистов, занятых в этой отрасли промышленности, с тем чтобы они могли приме­нять научные достижения на практике. Этой цели он добился, организовав курс лекций на производстве.

Шеврель выступал с лекциями в большом зале Гобеленовской мануфактуры. Поначалу аудитория была очень пестрой и разнородной, но вскоре на лекции стали приходить в основном студенты высших школ Парижа. Широкие познания Шевреля, его живое слово привлекали слушателей.

В 1830 году он опубликовал свои лекции о крашении. Кра­сители, используемые в текстильной промышленности, добыва­ли из природных продуктов, главным образом из растений. Для этой цели использовались самые разнообразные растения, но о веществах, содержащихся в них, известно было очень мало. Ин­тересы науки и самого производства требовали их изучения.

Шеврель выделил в чистом виде и установил свойства жел­того вещества, которое содержится в американском дубе, и на­звал его кверцетином. Подобные желтые краски он выделил и из других растений: из желтого дерева — морин, из резеды — лутеолин и другие.

Работа с красителями и крашением все больше наводила его на мысль об изучении взаимного влияния цветов. Каким обра­зом можно смешивать цвета? Когда краски гармонируют и ког­да контрастируют?..

Результаты этих исследований оказали большое влияние на улучшение художественной и эстетической ценности продукции не только на мануфактуре Гобелена, но и на фабриках Бове, Савоннери и других. Благодаря достижениям Шевреля улучши­лось качество цветной печати по ткани и бумаге, производство географических карт, мозаик и даже декоративное садоводство. Возросшие эстетические требования к продукции заставляли употреблять краски точно определенного цвета и оттенка. Это можно было достигнуть только в том случае, если производство красок строго контролировалось и были введены соответствую­щие цветовые стандарты.

Несколько лет своей жизни Шеврель посвятил изучению во­проса о цветовых стандартах. В конце концов он создал так на­зываемый хроматический круг (он и сегодня лежит в основе метода контроля красок). Для этой цели он использовал три основных цвета — красный, желтый и синий, которые охаракте­ризовал точно определенными линиями Фраунгофера. Шеврель расположил три основных цвета на одинаковом расстоянии друг от друга по кругу, а в каждом секторе между двумя цветами поместил по 23 цветовых оттенка, в которых количество одной краски постепенно уменьшалось, а другой — увеличивалось. Цвета в секторе между желтым и синим постепенно переходили от желтого к желто-зеленому: светло-зеленый, темно-зеленый, сине-зеленый, зеленовато-синий, синий. Сектор между ним и красным цветом давал все гаммы оттенков красного, фиолето­вого и лилового, сектор между красным и желтым — оран­жевого.

Как дополнение к хроматическому кругу Шеврель создал еще восемь других кругов, в которых первоначальные краски были нюансированы определенным процентом черного цвета.

— Создание хроматического круга — это не пустая причу­да, — говорил Шеврель перед аудиторией на Гобеленовской мануфактуре. — Оно продиктовано требованиями практики: хро­матический круг надо ввести в качестве основного государствен­ного стандарта. Точно так же как эталон длины — метр, как и другие эталоны хранятся в Палате мер и весов, так и эталон цветов должен храниться вместе с ними и служить для калиб­ровки рабочих эталонов. — Шеврель с минуту помолчал, а затем продолжил:

— Осуществить такую идею нелегко, поскольку производ­ство красок еще весьма примитивно. Но нужно во что бы то ни стало стремиться этого достичь.

Шеврель был неутомим. Казалось, он вообще не стареет. Он развил широкую научную деятельность, публиковал множество научных статей в журнале Парижской Академии наук, про­должал работать на Гобеленовской мануфактуре. В восемьде­сят лет он чувствовал себя полным сил и энергии. Когда он шел по улице рядом с сыном, все принимали их за друзей-ровес­ников.

— Отец, ты работаешь в науке уже шестьдесят лет. За это время произошло столько перемен, сделано множество откры­тий, созданы новые теории. Почему бы тебе не написать исто­рию химии?

— Да я и сам живая история, но оценить все события мне нелегко. Боюсь, что буду недостаточно объективен.

— Почему же? На мой взгляд, все следует рассматривать с современной точки зрения. Я думаю, ты сможешь это сделать.

И тем не менее мысль написать историю химии целиком завладела Шеврелем. Пришлось перечитать огромное количест­во книг, проверить сотни фактов. Анри с рвением помогал отцу. Он любил книги, и потому поиски необходимых материалов были для него самым приятным занятием. Работа продолжалась свыше десяти лет. В 1872 году книга вышла из печати. В ней рассматривалось развитие химии от греческих философов до Лавуазье. Ученый не взял на себя смелость оценить вклад в науку его современников.

...Всю свою жизнь Шеврель посвятил науке и внедрению ее достижений в производство. Это вызывало к нему симпатии и уважение не только французских, но и европейских зарубеж­ных ученых. Все они преклонялись пред светлым гением науки, аплодировали ему от всего сердца... Гремела торжественная музыка. Восторженные крики прервали ход мыслей ученого, и перед его глазами вновь поплыла огромная толпа. В центре пло­щади возвышался величественный памятник. Памятник — ему, Шеврелю.

Он сидел с влажными от волнения глазами.

Чествование завершилось торжественным ужином. Зал был ярко освещен: горели ослепительным светом десятки канделяб­ров на стенах, огромные люстры спускались с потолка.

— Внимание, господа, — крикнул капельмейстер. — Объяв­ляется танец специально для нашего юбиляра. Он будет танце­вать с самой молодой дамой на сегодняшнем вечере.

В зале раздался веселый шум. Все расступились, стараясь образовать круг.

— Мадемуазель Жизель Тифено — восемнадцать лет, в мосье Мишель Шеврель — 100 лет. Прошу музыку!

Шеврель изящно поклонился партнерше и с удивительной легкостью закружился в вальсе. Восхищение и восторг свети­лись в глазах всех присутствующих. Эта ночь осталась незабы­ваемой в памяти Шевреля.

Когда отшумели праздники и жизнь вошла в свое обычное русло, Шеврель вернулся в лабораторию. Он мог еще работать, мог многое дать науке. Окруженный всеобщей любовью и ува­жением, Шеврель усердно исполнял свои обязанности. А вече­рами гулял по берегу Сены.

— Господин Шеврель, не пора ли и отдохнуть? — назида­тельным тоном сказал ему как-то Гастон Тиссандье, издатель журнала «Природа», встретив шагавшего по бульвару ученого.

— Хочу полюбоваться строительством башни Эйфеля. Чуде­са, чудеса свершаются, друг мой. Будущее столетие — это сто­летие чудес!

Погруженный в свои мысли, Шеврель остановился, глядя на величественные очертания башни.

— Какой невиданный прогресс! Быть может, мне не сужде­но увидеть великих свершений, но Анри, несомненно, станет их свидетелем. Дети всегда более счастливы, чем родители, ведь они начинают с того, чем мы заканчиваем...

Шеврель гордился тем, что его открытия не только обогати­ли науку, но и сделали жизнь людей более красивой. Ученый был счастлив и простым человеческим счастьем — сын был его единомышленником, они жили и работали как настоящие друзья.

И тем более страшным ударом для Шевреля явилась внезап­ная смерть сына. Сразу постаревший и изменившийся до неуз­наваемости ученый не смог перенести этого горя. 9 апреля 1889 года Шевреля не стало.