Синяя гладь моря уже блестела от первых лучей восходящего солнца. В тот ранний час два худеньких мальчика с трудом пробирались к возвышавшейся вдали скале: море в этом месте почти вплотную подступало к отвесному берегу, оставляя лишь узкую полоску серого песка и гальку. Дети скользили, падали, опять поднимались, перелезали с камня на камень, но твердо шли к намеченной цели.
— Ну вот и пришли наконец, — сказал Гемфри. — Видишь темные отверстия?
— В скале?
— Да. Это пещеры. Интересно, кто их вырыл и зачем? Может быть, это забытые шахты?
— Ну что остановился? Давай войдем туда.
— Только надо зажечь свечу. Ведь в пещере темно.
— Я захватил с собой веревку. Если мы привяжем ее конец к большому камню и понемногу будем разматывать моток, она поможет нам найти выход и мы не заблудимся.

В мрачном коридоре университета в Упсале у кабинета профессора Йогана Афцелиуса переминались с ноги на ногу два тощих студента. Один из них нерешительно постучал в дверь, и сердце его замерло. Второй решительно нажал ручку двери, и вот уже оба стоят в кабинете, залитом солнцем, с множеством книжных шкафов по стенам. Профессор смотрел на них вопросительно.
— Мы пришли к вам с просьбой, — произнес один из студентов, — начну все по порядку.
Профессор снял очки, удобно устроился в кресле и приготовился слушать.
— Меня зовут Йене Якоб Берцелиус. А это мой брат Свен. Мы изучаем здесь медицину уже третий год.
— Братья, а совсем, не похожи друг на друга, — отметил вслух профессор.

Вот уже три месяца Париж готовился к знаменательному юбилею. Парижские газеты захлебывались от сенсационного сообщения: великий французский ученый, достопочтенный Мишель Эжен Шеврель 31 августа 1886 года собирался торжественно отметить свой сотый день рождения. К празднествам стали готовиться задолго — еще с весны.
17 мая 1886 года состоялось торжественное заседание Парижской Академии наук. В своих выступлениях ученые говорили о неоценимом вкладе Шевреля в различные области химии. В течение восьмидесяти лет он занимался научной деятельностью. Его исследования состава жиров привели к правильному пониманию процесса омыления. Разработанный им метод получения чистых жирных кислот нашел важное практическое при­менение в производстве высококачественных свечей. Большую часть своих научных работ Шеврель посвятил исследованиям красок, крашению и изучению психологического и эстетического воздействия различных сочетаний цветов на человека. Успехи Шевреля в науке делали честь не только французским ученым. Его научная деятельность была широко известна за пределами Франции, и открытиями Шевреля гордился весь ученый мир того времени.

Полумрак комнат, приглушенные звуки органа и безукоризненная чистота, а также мягкий голос и сдержанные манеры всеми уважаемого пастора Митчерлиха из ольденбургского селения Йевер, создавая вокруг обстановку какого-то особого успокоения, всегда располагали к серьезным размышлениям каждого, кто приходил в его дом.
Лишь изредка этот идиллический покой нарушался звонким голоском маленького Эйльгарда. И тем не менее малыш Эйль совсем не походил на своих сверстников. Отец с его обширными познаниями в области философии, языкознания и истории благотворно влиял на развитие и воспитание десятилетнего мальчика. Эйльгард слушал рассказы отца о дальних странах, об удивительных обычаях и верованиях различных народов. Ребенком он мечтал о великих путешествиях. Особенно загадочной казалась ему Персия. Его детское воображение рисовало дворцы Вавилона, Исфахана и Персеполиса. Эти сказочные видения пробуждали в душе Эйльгарда пеодолимое желание учиться. Часто он беседовал с учителем истории, господином Шлоссером.

Доктор Вёлер был спокойным и уравновешенным человеком. Редко что могло вывести его из себя. Но сегодня, возвращаясь домой, он встретил учителя математики своего сына, и тот пожаловался на Фридриха. В последнее время мальчик был не внимателен на уроках и почти не готовил домашних заданий.
— Придется серьезно поговорить с этим лентяем. Надеру ему уши, может, тогда возьмется за ум!
Доктор Вёлер тяжело зашагал по улице. Калитка с шумом захлопнулась за его спиной, и он быстро поднялся по лестнице на второй этаж, в комнату Фридриха. Доктор Вёлер резко толкнул дверь и сурово взглянул на сына. В комнате царил полнейший беспорядок. Из-под кровати торчало несколько деревянных ящиков; другие, наполненные образцами самых разнообразных пород, руд и минералов были свалены у стены. На полу валялись всевозможные друзы, а в углу — куча лабораторной посуды: склянки, цилиндры, колбы, стаканы, разбитая реторта и бронзовые ступки...

hЯ решил посетить кафедральный собор Дармштадта и отправился туда в надежде еще раз полюбоваться строгими готическими линиями этого величественного храма. Когда я вошел в него, мое внимание привлек массивный книжный шкаф у одного из боковых алтарей. Меня заинтересовали книги, и я попросил разрешения посмотреть их. Это были старые церковные регистрационные записи. Я взял в руки толстый том в черном муаровом переплете. На меня повеяло запахом плесени. Пролистав пожелтевшие от времени страницы, я с трудом прочитал — буквы почти уже стерлись — приписку, сделанную, видимо, позднее: «...В лето 1803 у Георга Либиха и Марии Каролпны Мозерин родился сын, которого родители нарекли Юстусом. Это второе дитя в счастливой семье известного аптекаря Георга Либиха».
Ниже я прочитал еще одну запись:
«Умер в лето 1873 в Мюнхене, будучи известным всему миру химиком».